Однажды эти лорды увидят в тебе своего сюзерена.

Ночь, что бархат черный, расстелилась, расплескалась над лагерем.
Россыпью бриллиантов брызнула звездами во все стороны и единственным глазом своим вперилась в землю.
Весна пришла в Семь Королевств, снег последний, грязный да талый, сошел с молодой травы, испарился в воздухе прозрачным туманом и от костров поднялся жар к черным небесам. И больше не тревожит ветер северный, холодный, сырой, словно иглы жалящий. Померк он, истаял в теплых солнечных лучах, в густом вересковом меду, на крыльях легких унесли его стрекозы.
И птицы, что глашатаи, трезвонят всё про весну, про лето близкое, про жаркие ночи.  Ими бы надышаться. Вдохнуть полной грудью дурман первых цветов, полыньи и клевера, хвои вечнозеленой, да только дали бы время. Но оно все мчится куда-то, след в след за весной, торопится неугомонная природа, как девчонка резвая поутру, не дает насладиться собой вдоволь, только пальцем манит, зовет и не дается в руки. Обещает слишком многое весна-баловница, капризничает, дразнится на суровые лица северян, что пророчат близкую зиму. Да только кто их послушает? Мейстеры воронов готовят, привязывают к их лапкам послания во все Семь Королевств, еще день-другой, да разошлют чернокрылых гонцов вещать о том, что пришел конец холодам. И, будто бы нарочно, чтобы отметить праздник природы, праздник людской устраивается.

Турнир в Харренхолле.
Как тут не верить знамениям? Мне гадала мейга в Королевской Гавани, перед самым отъездом, что за мной дракон черный стоит, с алыми глазами-рубинами, что летать он будет высоко, только бы не разбился о воду холодную, только бы сердце его не пронзил холод северный. Да какие тут холода теперь?
Весна на пороге.
Я дал старой ведьме золотого дракона в благодарность, а она сказала, что сохранит его в память о принце с Драконьего Камня. И как узнала только меня - не ясно; за вечерними сумерками, капюшоном глубоким, серебро волос не различить было, а глаза в ночи отдают черным, но не индиговым. Но сейчас, накануне турнира великого, я стоял и гладил пальцами доспехи черные, с драконом рубиновым на груди и сверкал он в ответ алым. Этот дракон за мной стоять будет? Или тот, что на престоле железном? Жаль не расспросил мейгу. Да и ответила она бы? Кто их, ведьм, знает. А сейчас уже поздно было...

Мы приехали к Харренхоллу на закате.
Я знаю, лорд Уэнт ждал нас еще со вчерашнего утра, ходил по покоям каменным, тер ладони в нетерпении и все поглядывал в окно, авось примчится ворон с вестями, что близко уж отряд из Красного Замка. Кто бы ему сказал заранее, кто бы предупредил, что вопреки ожиданиям, не только кронпринц явится, а вся придворная знать во главе с самим Королем. Ха!
Улыбка горькая коснулась губ едва ли заметно, тень пробежала по нахмуренному лбу.
Его Величество слушает Паука, Его Величество слушает голоса в своей голове, Его Величество слушает ядовитое шипение дикого пламени, да только не собственного первенца. И с каждым месяцем Король всё мрачнее и подозрительнее, все чаще косится злобно, бурчит в пол голоса о том, что назначит наследником своим Визериса, только бы не Рейгара, которого народ любит едва ли не вдвое больше, чем Тайвина Ланнистера, да на порядок более, чем самого Короля. Зависть ли? Сплошное безумие.. Его Величество верит теням лихорадочным, что танцуют да вьются у ног его, что тянут когтистые пальцы к разуму ослабленному. И мой Король меня не слушает. Мой Король в руки внучку не желает взять, бокал вина подам ему - он дегустатору передаст - вдруг сын отравить отца пожелает. И месяц за месяцем тянется, всё больше шепчется по углам народ столичный, сменяется уважение к Королю страхом,  страх превращается в ужас, а ужас рождает чудовищ, что не знают разума, что готовы на всё, лишь бы избавиться от того, что их более всего пугает.
А Эйрис Таргариен, Второй от Его Имени, людей пугает... До дрожи, до паники, до слухов, что пересказывают в темноте полушепотом. Я слышал многие из них в кабаках да трактирах, когда притаившись в углу менестрелем безродным, сидел прислонившись к своей среброкрылой арфе. И болтали страшное, подстрекали септоны лживые против Короля, говорили что он теперь поклоняется ядовитому пламени и всех кто прогневит его - карает огнем. Мне хотелось прервать чужие сплетни, остановить глупых пропойц, запрятать их в темницы Красного Замка. Да что толку? Всё правда. Правда. Тысячу раз правда. И глотать ее тяжелее камней.
Король сходит с ума и карает огнем. В чем погрешили против истины? Король отвратился от всех богов и людей, ему паутины в ушах плетет слащавый евнух...
Но с того самого дня, как послал Освелла к брату его с драконовым золотом, я не переставал винить себя.
Не зря ли послушался Тайвина, с которым говорил перед его отбытием из Королевской Гавани, не зря ли себя самого послушался? Боги проклинают тех, кто восстает против своих родителей. Я отца предавал, тайно созывая лордов на турнир Харренхолльский, и Элия обнимала меня за плечи, тихо шептала что грех всё это. Вот только год-другой, а дальше что будет? Темные тучи нависали над Вестеросом, мой отец впадал в безумие и кто знает какие беды еще ждали впереди?

Теперь что-то менять уже поздно.
Мы на закате прибыли в Харренхолл и раскинулся перед нами палаточный лагерь. Завтра Эйрис посветит Джейме Ланнистера в белые рыцари, завтра будет пир большой в честь начала турнира и Король будет следить за мной, словно коршун, опасаясь и желая в каждом движении неосторожном распознать предательство. Но сегодня Его Величество отдыхает. Сегодня Его Величество не желает видеть людей. Он под охраной Королевской Гвардии, спрятался в палатках роскошных и просторных, бурчит себе под нос что-то и придумывает новые кары предателям. А я лишь накидываю капюшон на голову, прячу серебро волос за тканью, тенями скрываю индиговый цвет глаз. У меня ночь только начинается, у меня встречи обещаны под луной.

Я выхожу из палатки и сир Эртур, скрывшийся за простыми одеждами межевого рыцаря, следует за мной.
Приходится остановиться только единожды, у края лагеря, за хрупкой чертой дымящихся костров, чтобы дождаться свою спутницу.
И время тянется неторопливо, меланхолично и уныло. Я смотрю исподлобья на шумный лагерь, на пьющих эль ведрами "благородных" рыцарей, на то, как лапают они местных крестьянок, что подносят выпивку и смеются столь громко, что оглохнуть можно, если рядом стоять. Но у нас, средь деревьев и теней - тишина. Эртур тих и угрюм, что совсем ему не подходит, а я вслушиваюсь в тихие шаги женщины укутанной в плащ с головы до ног. Она подкрадывается осторожно, легко, будто бы едва травы касалась изящными сапожками.
- Он не заметил Вашего ухода?
Мы не называем имен, мы даже не говорим кто кому кем приходится. О пташках Вариса слава идет не хуже чем о Бладрейвене. Странно что нет еще загадок о том, сколько глаз у нового "ворона" королевского. Я протягиваю руку и принимаю ручку Рейлы в ответ, едва сжимаю тонкие пальцы. В том, что мы собираемся сделать нет никакого заговора, нет никакого предательства, но само утаивание ночной встречи от короля зреет горечью полыньи на языке. Молчание - это тоже обман. Только очень тихий...
И мать, конечно, не знает всех планов своего первенца, да только вот о Тиреллах знает и желает присутствовать. А может просто боится, что зайду я в своих разговорах на темную дорогу, что вгонит сына в могилу, а может и в дикое погребальное пламя правосудия королевского.
Мы с Рейлой пересекаем по краю лагерь, среди деревьев обходим его, я вскользь смотрю на ристалище, что впотьмах крестьяне доделывают. Лорд Уэнт, едва ли больше часа назад отчитывался мне о подготовке к турниру, водил сюда, указывал на то, что исправят уже к обеду завтрашнему и вот, желая слово свое сдержать, он теперь заставляет крестьян работать не жалея себя. Не это ли честь благородных? Мы гонимся подтвердить всем, что наше слово - не пустой звук, да только слово наше подкрепляется делом чужим, чужие руки приводят его в исполнение.
По кругу вверх, на холм, где раскинулись палатки зеленые, где гербы с розами и башнями, а еще с десятком других, не менее важных. Тут Простор стяги свои воткнул в землю, будто бы желая всем показать свое величие. Да только продувают холм ветра холодные и факелы тухнут быстро.  Зато дым от костров не тревожит, не вытесняет аромат нежных роз.
Мы проходим мимо шатров Тирелла к другому, поменьше и стоящему на отдалении. Именно здесь, где чужих ушей не будет, нас ожидает хозяйка.

Эртур становится у входа, кладет руку на свой знаменитый клинок, а я приоткрываю ткань тяжелую, пропускаю мать вперед и захожу следом.
В палатке почти что жарко, свечи горят на походном столике, пара стульчиков укрытых тканью, да женщина с прямой спиной, будто палку вогнали в нее, сидит рядом.
- Миледи, - я едва склоняю голову и наконец опускаю с плеч капюшон. Теперь что толку таиться? Если нас поймают, жалкая ткань не спасет.
Прямо смотрю на леди Оленну, не скрываясь. Знаменитую Королеву Шипов я знал лишь по придворным пирам, да по редким встречам, ее сына знал не многим лучше. Зато вот слава о леди Тирелл ходила куда как более заметно, чем о ее сыне. И люди неспроста говорили, что именно она в семье принимает решения, именно она своего сына аккуратно подводит к тому, чего сама желает добиться. Властная женщина. Властная и опасная. С языком острым и речами грубыми. Вот только глаза у нее светятся ясно, ум в них и мудрость.
И я с легкой грустью вспоминаю отца. Эйрис тоже когда-то был таким: говорил уверенно, смотрел прямо, шутил и смеялся без въедливого безумия. Вот только время не пощадило его. А теперь и собственная семья, что и не предавала в открытую и в планы свои не посвящала.

Я помогаю Королеве присесть в походное креслице, а сам отхожу к одной из опорных балок шатра, стягиваю перчатки с рук и смотрю на дам. Еще бы свечи погасить и точь-в точь на заговор всё станет похоже.
Глупости всё это.
Передергиваю плечами и складываю руки на груди.
- Я видел Вашего сына сегодня. Он говорил мне, что собирается участвовать в турнире и что доспехи ковал ему лучший оружейник Семи Королевств. И будто бы видел знак в небе, что победа в общей схватке будет за ним. - Я едва улыбаюсь, но улыбка глаз не касается. И мы здесь, конечно, не для того, чтобы обсуждать Хранителя Юга и Защитника Дорнийских Марок. Вот только Красный Замок учит не начинать беседу с самого важного. Красный Замок учит ажурному кружеву великосветских бесед: красивому и совершенно напрасному. А еще он учит понимать людей. И я могу ошибаться, да вот только кажется мне, что мать лорда Хайгардена совсем таких бесед не ценит, а значит скорее перейдет к важному, отбросит глупую тему, как надоевший платок, еще и носком обуви отпихнет от себя подальше. И я жду этого и вежливо улыбаюсь.
В Королевских землях есть проклятие такое, я подслушал его от двух заспоривших земледельцев.
"Чтоб тебе жить в интересные времена". Смешно, конечно, почти безобидно казалось бы. Да только времена интересными бывают лишь для мейстеров в Цитадели, а людям далеким от тяжелых звеньев мудрых наук, такое время оборачивается слезами и кровью, смертью близких и годами войн.

Но говорят, что весна пришла в Семь Королевств. И весна всегда приходит с грозами.
А еще говорят, что лучше добрая гроза, чем драконья пляска.
И я смотрю на свою мать и Оленну Тирелл да думаю о том, как бы всем нам не пришлось жить в интересные времена.
И это похоже на проклятие...